Про снежных баранов, орочей и внука австрийского пулемётчика.
оригинал - http://kiowa-mike.livejournal.com/544612.html#cutid1, kiowa_mike
- А правда, что Ванька Кибер тоже создал себе национальное хозяйство? – с деланным безразличием пятидесятилетней дамы викторианской Англии на балу у герцога Шропширского, данного в честь внучатого племянника герцога Бэкингемского, спросил Соловья Василич.
- Национальное хозяйство Ваньке начал создавать его дед, пленный австрийский пулемётчик Фридрих Кибер, - проговорил Соловей, всё так же рассматривая в бинокль береговую линию.
Столь многозначительное начало заставило всех присутствующих на палубе замолчать, а матроса Степана – полезть в кубрик за следующей бутылкой.
- Что, вот так прямо и настоящий пулемётчик? – задал дежурный вопрос студент Вадим.
- Ну да, - Соловей присел на крышу каюты, куда Стёпа вытащил бутылку, четыре стакана и новые хрустящие ломтики морской рыбы, пожаренные на солярной печке.
- Настоящий. Настоящее не бывает, кивнул Соловей. – Попал он сюда в двадцатые годы. Из плена, я так понял. Он был с чехословаками, ну а когда их красные чехвостить начали, то все чехи во Владивосток подались, а старый Фридрих почему-то решил двинуть на Север, к генералу Пепеляеву. Ну, он тогда не старый был, конечно, а молодой, и, видимо, сущий дурак. Раз решил, что есть места, куда большевики никогда не доберутся. Вообще многие так думали. Вот, у нас в управлении работал охотовед Мельгунов. Так его красные вывезли в наши края не откуда-нибудь, а из Харбина, куда он в двадцатые зачем-то сбежал.
- Зачем это? – изумился Вадим. – Они что, ближе охотоведов найти не могли?
-Да видимо так, - хмыкнул Соловей. – приехали туда на танке и говорят так вежливенько, помахивая пушкой и постреливая из кулемёта – не будете ли вы, Игорь Владимирович, так добры, проследовать за нами в Магадан, поработать охотоведом на благо нашей социалистической Родины? Для вашего блага стараемся. А то – китайцы ж дикари. Съедят… Ну а на самом деле – когда били японцев, то попутно тех, кто по-русски разговаривал – а было таких в Китае больше миллиона – сажали в вагоны и везли на Север, строить лучшее будущее. Вот и Игорь Владимирович, добывал касситерит где-то в Певеке, ну а потом после смерти Отца народов ему милость великая вышла от Советской власти – разрешили жить в Городе и даже работать на госслужбе.
Но я, впрочем, не о нём, а о Киберах.
В общем, Фридрих Кибер забился в самый глухой угол, каким по справедливости считался местный посёлок Ола, нашёл здесь бабу, женился и завёл детей. Работать он продолжал по прежней специальности – морзверобоем. Сперва на шкуры тюленей бил, потом для зверофермы. Полагаю я, что именно ему обязаны тем, что сивучи из нашей части Охотского моря куда-то исчезли и снова появились относительно недавно, уже после смерти старого Кибера. Видимо, Фридрих Кибер был хорошим пулемётчиком…
Соловей глотнул «огненной воды» из эмалированной побитой кружки и продолжил.
- А ещё был он проницательным человеком. Не знаю уж как, но когда на этом берегу всем паспорта выдавали – а было это в тридцатые годы, ближе к их концу, наверное - ему хватило ума записать себя, свою семью и всех своих детей орочами.
Соловей хрустнул румяным палтусиным боком и снова поднёс бинокль к глазам. Василич, воспользовавшись паузой, наклонился над дверью в рулевую рубку и обложил стоящего у руля Перца сложносочинённым матом, отчего шаркет вильнул в сторону, приняв волну в борт. Матрос Степан плюнул за борт с видом презрения ко всему происходящему.
- Трудно сказать, что его на это подвинуло, - продолжил Соловей, когда вялое движение на палубе угасло. - То ли он просто таким образом хотел не обращать на себя внимание, то ли уже тогда советская власть поддерживала орочей в противовес всем остальным и давала им привилегии – догадаться трудно. Вряд ли, конечно, он таким образом прятался от НКВД – тогда вместе с национальностью надо было менять и имя с фамилией. Потому что орочон Фридрих Кибер – это круто по любым меркам. Скорее всего, речь шла о каких-то послаблениях в промысле и рыбной ловле, вокруг которых всегда крутился национальный вопрос в Сибири. Замечу я ещё, что и сам Кибер был австрияком, и женился он тут на самой что ни на есть русской из переселенцев, так что его крещение в орочонство было наичистейшей воды надувательством.
Но старый Кибер оказался ещё и довольно плодовит. И в середине семидесятых в Оле и ближайших деревнях клан Киберов составлял как бы не сорок человек, включая стариков, женщин и грудных младенцев.
- В семидесятые еще старый Кибер жив был, - блеснул эрудицией матрос Степан.
- Старый Кибер помер в конце восьмидесятых, когда ему было глубоко за девяносто, - сказал Василич. – Нынче таких людей не делают. Главой семьи стал Ванька - один из средних внуков.
- Это с которым вы снежных баранов ловить ходили? – невинно спросил матрос Степан.
- Щас в рожу дам, - огрызнулся Соловей. – Видно было, что воспоминания о неудачной трёхлетней ловле доставляли ему живейшее беспокойство. – Что до баранов, то большего специалиста, чем Ванька, я по ним не встречал. Даже доктор Чернявский из научного института в Городе ему в подмётки не годился. Он чуял их буквально носом – по запаху. Должен я сказать, что снежный баран – довольно вонючий зверь, и от их троп и мест отдыха буквально прёт бараниной. Наверное, ещё и поэтому обоняние у этого зверя - так себе, он полностью полагается на свои глаза. Прямо как человек. и тупой такой же. Только не пакостный и съедобный, потому – полезнее.
Одними баранами на нашем берегу сыт не будешь. И Ванька зарабатывал на жизнь себе наивозможнейшими способами. Ну, как и мы все, впрочем. Собак ловил на шапки, икру добывал и рыбу, водил американских охотников, извозничал на МРБ – малом рыболовном боте… Но как-то всего этого на жизнь Киберу не хватало. Не говоря уж о его клане.
И придумал Кибер вот что.
В устье каждой более-менее значительной речки каждое лето стоит рыболовецкая бригада, ведь так?
Рыбакам надо где-то жить и что-то жрать, верно?
Ну вот, пользуясь своим орочонским паспортом, Кибер отвёл в устьях каждой более-менее значительной речки участок. Естественно, с целью ведения традиционного хозяйства.
Тут потомок австрийского пулемётчика повёл себя как не как ороч. На отведённых ему участках он понастроил гадюшников, вроде как дед Доценко для своих собак. И стал сдавать их рыболовецким бригадам – вместе с дровами, вёдрами, засольными чанами. Поваром-рабочим на каждой фазенде был какой-нибудь другой Кибер – за особые деньги, разумеется. В общем, Ванька сумел на отдельно взятом побережье ни много ни мало, а организовать быт браконьерского промысла.
Брали за постой с рыбаков, естественно, не деньгами, они на нашем побережье тогда ничего не значили, - а икрой. Только икру эту Ванька продавал не осенью, как все эти обормоты, а весной, когда её цена поднималась вдвое. Начал постепенно плести сети, невода, строить карбасы… Иногда люди не могли с ним расплатиться, он записывал долги. На следующий год те же люди вставали на те же места, но работали уже не на себя, а на Ваньку. Года через четыре выяснилось, что почти весь залив Одян пашет на него. Что забавно, Ванька, решив, что отныне он не последний человек в деревне, решил построить себе особняк на окраине Олы.
И что вы думаете – оборудовал себя такой же точно многоклеточный гадюшник, как и те, что он сооружал для рыбацких баз. Только очень большой. В полном соответствии о своих представлениях о роскоши и величии.
- Что-то он не кажется мне ни австрийцем, ни орочем, - хмыкнул Василич. – всё что ты сейчас рассказал, больше всего подходит…
- Русскому, - утвердительно кивнул Соловей. – Русскому. Из Москвы.
оригинал - http://kiowa-mike.livejournal.com/544612.html#cutid1, kiowa_mike
- А правда, что Ванька Кибер тоже создал себе национальное хозяйство? – с деланным безразличием пятидесятилетней дамы викторианской Англии на балу у герцога Шропширского, данного в честь внучатого племянника герцога Бэкингемского, спросил Соловья Василич.
- Национальное хозяйство Ваньке начал создавать его дед, пленный австрийский пулемётчик Фридрих Кибер, - проговорил Соловей, всё так же рассматривая в бинокль береговую линию.
Столь многозначительное начало заставило всех присутствующих на палубе замолчать, а матроса Степана – полезть в кубрик за следующей бутылкой.
- Что, вот так прямо и настоящий пулемётчик? – задал дежурный вопрос студент Вадим.
- Ну да, - Соловей присел на крышу каюты, куда Стёпа вытащил бутылку, четыре стакана и новые хрустящие ломтики морской рыбы, пожаренные на солярной печке.
- Настоящий. Настоящее не бывает, кивнул Соловей. – Попал он сюда в двадцатые годы. Из плена, я так понял. Он был с чехословаками, ну а когда их красные чехвостить начали, то все чехи во Владивосток подались, а старый Фридрих почему-то решил двинуть на Север, к генералу Пепеляеву. Ну, он тогда не старый был, конечно, а молодой, и, видимо, сущий дурак. Раз решил, что есть места, куда большевики никогда не доберутся. Вообще многие так думали. Вот, у нас в управлении работал охотовед Мельгунов. Так его красные вывезли в наши края не откуда-нибудь, а из Харбина, куда он в двадцатые зачем-то сбежал.
- Зачем это? – изумился Вадим. – Они что, ближе охотоведов найти не могли?
-Да видимо так, - хмыкнул Соловей. – приехали туда на танке и говорят так вежливенько, помахивая пушкой и постреливая из кулемёта – не будете ли вы, Игорь Владимирович, так добры, проследовать за нами в Магадан, поработать охотоведом на благо нашей социалистической Родины? Для вашего блага стараемся. А то – китайцы ж дикари. Съедят… Ну а на самом деле – когда били японцев, то попутно тех, кто по-русски разговаривал – а было таких в Китае больше миллиона – сажали в вагоны и везли на Север, строить лучшее будущее. Вот и Игорь Владимирович, добывал касситерит где-то в Певеке, ну а потом после смерти Отца народов ему милость великая вышла от Советской власти – разрешили жить в Городе и даже работать на госслужбе.
Но я, впрочем, не о нём, а о Киберах.
В общем, Фридрих Кибер забился в самый глухой угол, каким по справедливости считался местный посёлок Ола, нашёл здесь бабу, женился и завёл детей. Работать он продолжал по прежней специальности – морзверобоем. Сперва на шкуры тюленей бил, потом для зверофермы. Полагаю я, что именно ему обязаны тем, что сивучи из нашей части Охотского моря куда-то исчезли и снова появились относительно недавно, уже после смерти старого Кибера. Видимо, Фридрих Кибер был хорошим пулемётчиком…
Соловей глотнул «огненной воды» из эмалированной побитой кружки и продолжил.
- А ещё был он проницательным человеком. Не знаю уж как, но когда на этом берегу всем паспорта выдавали – а было это в тридцатые годы, ближе к их концу, наверное - ему хватило ума записать себя, свою семью и всех своих детей орочами.
Соловей хрустнул румяным палтусиным боком и снова поднёс бинокль к глазам. Василич, воспользовавшись паузой, наклонился над дверью в рулевую рубку и обложил стоящего у руля Перца сложносочинённым матом, отчего шаркет вильнул в сторону, приняв волну в борт. Матрос Степан плюнул за борт с видом презрения ко всему происходящему.
- Трудно сказать, что его на это подвинуло, - продолжил Соловей, когда вялое движение на палубе угасло. - То ли он просто таким образом хотел не обращать на себя внимание, то ли уже тогда советская власть поддерживала орочей в противовес всем остальным и давала им привилегии – догадаться трудно. Вряд ли, конечно, он таким образом прятался от НКВД – тогда вместе с национальностью надо было менять и имя с фамилией. Потому что орочон Фридрих Кибер – это круто по любым меркам. Скорее всего, речь шла о каких-то послаблениях в промысле и рыбной ловле, вокруг которых всегда крутился национальный вопрос в Сибири. Замечу я ещё, что и сам Кибер был австрияком, и женился он тут на самой что ни на есть русской из переселенцев, так что его крещение в орочонство было наичистейшей воды надувательством.
Но старый Кибер оказался ещё и довольно плодовит. И в середине семидесятых в Оле и ближайших деревнях клан Киберов составлял как бы не сорок человек, включая стариков, женщин и грудных младенцев.
- В семидесятые еще старый Кибер жив был, - блеснул эрудицией матрос Степан.
- Старый Кибер помер в конце восьмидесятых, когда ему было глубоко за девяносто, - сказал Василич. – Нынче таких людей не делают. Главой семьи стал Ванька - один из средних внуков.
- Это с которым вы снежных баранов ловить ходили? – невинно спросил матрос Степан.
- Щас в рожу дам, - огрызнулся Соловей. – Видно было, что воспоминания о неудачной трёхлетней ловле доставляли ему живейшее беспокойство. – Что до баранов, то большего специалиста, чем Ванька, я по ним не встречал. Даже доктор Чернявский из научного института в Городе ему в подмётки не годился. Он чуял их буквально носом – по запаху. Должен я сказать, что снежный баран – довольно вонючий зверь, и от их троп и мест отдыха буквально прёт бараниной. Наверное, ещё и поэтому обоняние у этого зверя - так себе, он полностью полагается на свои глаза. Прямо как человек. и тупой такой же. Только не пакостный и съедобный, потому – полезнее.
Одними баранами на нашем берегу сыт не будешь. И Ванька зарабатывал на жизнь себе наивозможнейшими способами. Ну, как и мы все, впрочем. Собак ловил на шапки, икру добывал и рыбу, водил американских охотников, извозничал на МРБ – малом рыболовном боте… Но как-то всего этого на жизнь Киберу не хватало. Не говоря уж о его клане.
И придумал Кибер вот что.
В устье каждой более-менее значительной речки каждое лето стоит рыболовецкая бригада, ведь так?
Рыбакам надо где-то жить и что-то жрать, верно?
Ну вот, пользуясь своим орочонским паспортом, Кибер отвёл в устьях каждой более-менее значительной речки участок. Естественно, с целью ведения традиционного хозяйства.
Тут потомок австрийского пулемётчика повёл себя как не как ороч. На отведённых ему участках он понастроил гадюшников, вроде как дед Доценко для своих собак. И стал сдавать их рыболовецким бригадам – вместе с дровами, вёдрами, засольными чанами. Поваром-рабочим на каждой фазенде был какой-нибудь другой Кибер – за особые деньги, разумеется. В общем, Ванька сумел на отдельно взятом побережье ни много ни мало, а организовать быт браконьерского промысла.
Брали за постой с рыбаков, естественно, не деньгами, они на нашем побережье тогда ничего не значили, - а икрой. Только икру эту Ванька продавал не осенью, как все эти обормоты, а весной, когда её цена поднималась вдвое. Начал постепенно плести сети, невода, строить карбасы… Иногда люди не могли с ним расплатиться, он записывал долги. На следующий год те же люди вставали на те же места, но работали уже не на себя, а на Ваньку. Года через четыре выяснилось, что почти весь залив Одян пашет на него. Что забавно, Ванька, решив, что отныне он не последний человек в деревне, решил построить себе особняк на окраине Олы.
И что вы думаете – оборудовал себя такой же точно многоклеточный гадюшник, как и те, что он сооружал для рыбацких баз. Только очень большой. В полном соответствии о своих представлениях о роскоши и величии.
- Что-то он не кажется мне ни австрийцем, ни орочем, - хмыкнул Василич. – всё что ты сейчас рассказал, больше всего подходит…
- Русскому, - утвердительно кивнул Соловей. – Русскому. Из Москвы.