Только вернулся с охоты, созвонился с товарищами! Друзья твердо подтвердили намерение участвовать в рейде!!!!! К сожалению у меня полный боекомплект!!!!!
Я сейчас в Варнавино, дожди здорово промочили лес, грязища просто в самой наилучшей кондиции, причём сверху она прикрыта листьями, что ещё больше усложняет задачу. Будет весело!
И сзади прицеп с полуосями? Или принудительные блокировки? Вспоминая третий рейд ВКП, листья налипали на колёса, они почти шарообразные становились, и там уже пофигу - есть блокировка, нет - машину пинком ноги остановить можно было, скользко как на льду. Там только TLC 70 на Симексе пёрла хорошо. Сейчас там вообще задница, размокло гораздо сильнее, чем в тот раз, поедете на лебёдках. P.S. Зато какой воздух, запахи осеннего леса... Эх.. =)
Вот какую информацию по УНЖЛАГу и ОЛП №8 нам подготовила Морозова Вера Фёдоровна
Ссыльные в лесах Унжлага
В непроходимых лесах, на маленьких лагерных пунктах проживали люди, которые уже отсидели свои срока, но покинуть их они не могли. В приговорах значилась формулировка «ограничение в правах на 3,5, 8 … лет» или «поражение в правах — п./п.», то есть данный человек не мог по своему желанию покинуть назначенное места жительства. Органы указывали освободившемуся человеку место, где он должен проживать в течение нескольких лет. Все — таки лучше, чем зона. Эта категория людей могла свободно передвигаться по определенной местности, заводить семью, проживать в частных домах, иметь детей, но постоянно быть в поле зрения опера, то есть регулярно отмечаться, являться по первому зову в органы. Для людей, отсидевших за колючей проволокой немало лет, — это счастье. Пусть такая свобода, пусть под прицелом всевидящего глаза НКВД, но пройти одному по лесной тропинке или поваляться на копне свежего сена — это дорогого стоило. Побыть наедине с самим собой заключенным удавалось крайне редко, а тут — свобода! Можно было побыть таким, каким тебе хочется, хотя бы недолго. В бескрайних лесах Унжлага мест для ссыльных было множество. Проследим судьбу, хотя бы одного человека.
Прокопьев Иван Никифорович, 1910 г.р. Родился и вырос в Кемеровской области, русский, крестьянин, грамотный (умел писать и читать). Получил срок до В.О.в по статье 58 — 10. Однажды в разговоре друг сказал ему, что он делает дело, как не русский. На эту реплику Иван Прокопьев ответил, что и тов. Сталин тоже нерусский, он тоже делает дело не так? Этот шутливый разговор тут же передали туда, куда следует. Пошел Иван — крестьянский сын по статье, как лютый враг народа. Вот выписка из учетной карточки осужденного: «осужден Тройкой НКВД Западно — Сибирского края 7 октября 1937года по ст. 58 — 10 УК РСФСР сроком на 5 лет лишения свободы. Начало срока 20сентября 1937года. Конец срока 20 сентября 1942 года. Прибыл 16июля 1940года из Томсинлага (Томской обл.) в Унженский ИТЛ ст. Сухобезводное». Эту выписку получила дочь И.Н. Прокопьева — Людмила из Нижегородского Информационного Центра в 2011 году. После освобождения он был оставлен для работ при лагере. Расставаться с ним чекисты не хотели. Лучше придержать его где — нибудь в лесах: на кордоне или около лагерей лет на 10. К тому же, вышел приказ: с началом войны осужденных по политическим статьям не освобождать и не разрешать выезд в родные края. Назначили И. Прокопьеву место жительства — лагерный пункт. Поселился, стал работать вольнонаемным. В праздник как — то пошел в соседнюю деревню Тимариху. Среди местных красавиц приглядел себе невесту. Сделал предложение. Она приняла. Поженились. Отправили жить молодоженов на Каливец. Выделили маленькую комнату в холодном бараке. В лютые зимы натопить худой барак было невозможно. К утру вода застывала в ведре. Работал Иван то на железной дороге, то на лесоповале. Перевели его на новое место жительства. Оно мало, чем отличалось от прежнего — это 11 зона. Здесь предоставили работу в лесничестве. А затем перебросили семью на другое место — на 8 пункт. Здесь семья прожила немало лет. Построили большой дом, завели скотину, держали 3 лошади, сажали огород, заготовляли сено. Трудились не покладая рук, до седьмого пота. Каждому невинно осужденному хотелось доказать всем, что он не виноват. Вот и Иван Прокопьев писал в Москву в надежде, что его дело пересмотрят и разберутся. Произошло чудо! Действительно разобрались! В 1954 году срочно повесткой вызвали мученика — скитальца в Москву. Признали наши власти, что осудили невиновного. Возвратился Иван Никифорович из столицы с документами о полной реабилитации. Пригласил всех соседей. Положил справки и другие документы на стол. Встал и четко произнес одно слово « Не виновен». Соседи, такие же сосланные люди, стали читать документы, радоваться за счастливца. Государство компенсировало моральный ущерб — выплатило около 2 тысяч рублей. По тем временам это была немалая сумма. Его дочь, Людмила, сказала через много лет такую фразу: « Я не знаю, был ли папа рад деньгам? К этому времени он тяжело болел». В 70годы семья Прокопьевых выбралась с глухого лесного заброшенного 8 лагерного пункта. Купили они дом на станции Сухобезводное, где когда — то отбывал срок глава семейства. Недолго прожил там Иван Никифорович. Годы, проведенные в лагерях и ссылках, сделали свое дело. Умер он свободным и реабилитированным, а поэтому счастливым человеком. А сколько народу ушло в мир иной с клеймом «враг народа»?
ОЛП №8
Воспоминания Гридневой (Прокопьевой) Л. 1954г.р.
Мой папа отбывал ссылку на 8 лагерном пункте. Раннее детство прошло именно там. Я помню лагерные бараки. Их было несколько. После закрытия зоны в одном из них открыли начальную школу. Классы располагались в очень больших комнатах (до 55кв.м.). Окна находились у потолка. Они были маленькие, с решетками. Какое-то время там оставалась рота солдат, потому что они занимались выращиванием и дрессировкой собак для Унжлага. Затем собачий питомник убрали. Работал магазин. Помню соседей: Комовых, Мишулиных, Оленевых, Зиновьевых. Возможно, они тоже были ссыльными. В детстве у нас была необычная забава. На территории бывшей зоны нашли глубокие колодцы. Кидали в них камешки, но мы не слышали, чтобы они «приземлялись». Нам захотелось узнать глубину ям. Наконец, нашли камни более крупные, стали сбрасывать их и считать до 10. Только тогда мы услышали, что они коснулись дна. Воды в колодцах не было, но мы продолжали экспериментировать. Родители случайно узнали о наших забавах. От греха подальше, засыпали их. Говорят, что глубина таких колодцев на некоторых зонах доходила до 30метров. Однажды нашли непонятное строение. Оно наполовину было в земле, а вторая часть находилась выше уровня земли. Вход был достаточно широким. Изнутри оно было отделано дранкой. Нам это сооружение напоминало подземный ход или переход куда — то. Только через много лет мы поняли, что это было овощехранилище зоны. После ликвидации зоны, бараки остались бесхозными. Немногочисленное население бывшего ОЛП №8 использовало доски, кирпичи, рамы, двери из зековских бараков. Нельзя забывать, что в глухом лесу в хозяйстве годилась любая мелочь, потому что все жили, как в дореволюционное время. У нас в конюшне и на летней кухне были необычные двери с железными окошечками. Нас это забавляло. Мы их открывали и закрывали. Играли. Откуда же было нам знать, что это двери из лагерных бараков. А окошечки — это «кормушки» для зеков.
Прощальный поклон Нет, Господь, Я дорогу не мерю,- Что положено, То и пройду. Мать Мария
Теплым сентябрьским деньком, во второй его половине, по заброшенной насыпи легко шагает девочка — подросток. Ее зовут Люда, а в кругу семьи — Люсенька, так как была младшей: старшие братья и сестра души не чаяли в маленькой и ласковой сестричке. Куда же так торопится Люда? Оказывается, спешит она домой на бывший лагпункт №8, ныне он значится, как поселок Школьный, хотя об этом мало кто знает. Все жители лесов Унжлага это место называют просто — восьмой. Населения там, практически, не осталось, только семья бывшего ссыльного Ивана Прокопьева, Людиного папы, никак не соберется покинуть это место. Почему? Держит оно его как — то! Не отпускает! Имеет необъяснимую силу! Может быть потому, что тут, в глухом месте, ощутил бывший заключенный и ссыльный внутреннюю, а потом и физическую свободу. Здесь и только здесь он отдыхал душой, которую смог сохранить за годы заключения и десятилетней ссылки. На «восьмой» ссыльный крестьянин построил пятистенный дом, большой двор. Завел хозяйство: трех лошадей, две коровы, бычка, телят, свиней, кур. В лесных краях надеяться нужно было только на свои руки и крестьянскую смекалку. Никто не привезет на заброшенный лагпункт гвозди, веревки, кирпич, доски, которые так нужны в хозяйстве. Продукты тоже никто не доставлял туда, поэтому питались тем, что выращивали на огороде. В суровом климате возделывали теплолюбивые помидоры и огурцы, растили свеклу и капусту, затем их солили, сушили. Картошки высаживали немало, потому что — это второй хлеб в лесах Унжлага. Муку и соль покупали мешками на Лапшанге, с запасом на несколько месяцев. Хлеб выпекали в большой русской печи на два дня. Так и жила семья Прокопьевых вдали от людей, обходясь самым малым. Были, конечно, и преимущества такого существования — никто не мог донести в органы о том, о чем иногда тихонько говорили супруги, никто не мог позавидовать на достаток в семье, да и детишки росли здоровенькими и добрыми, открытыми и независтливыми. Однако же, были и большие минусы — оторванность от населенных пунктов — дети не могли оставаться здесь на всю жизнь на заброшенном восьмом лагпункте. Им нужно было учиться в школе, идти в большой и сложный мир — это понимали родители. Старшие дети окончили школу на Лапшанге при Унжлаге, тогда еще функционировала железная дорога: ходил пассажирский поезд через станцию Каливец — это в четырех километрах от восьмой зоны. А вот младшей — Люде в пятом классе пришлось учиться в другое время, после расформирования лагеря — тогда уже закрыли дорогу. Ей необходимо было пешком ходить в поселок Северный, жить у чужих людей на квартире. По субботам, на выходные, пешком бегать домой. Вот и сейчас спешит девочка домой, на бывшую зону, где ее ждет любимая мамочка и строгий, но справедливый папа. Через километр Люда свернула с железнодорожной насыпи на лесную дорогу, еще не заросшую кустарником, по ней она пойдет смело, потому что эти места тринадцатилетней жительнице лесного поселка знакомы с раннего детства. Она смело вышагивала по бывшей лежневке (так называли дороги при Унжлаге, по которым вывозили лес с дальних зон, их строили из толстых досок, уложенных на слеги). Она мысленно готовила рассказ для родителей о впечатлениях от большой школы, где много учеников, красивых и умных учителей, которые так модно одеваются, женщины ходят на высоких каблуках, имеют сумочки, где лежит губная помада и духи (это Люда увидела случайно). Вдруг она посмотрела под ноги. В шаге от нее извивалась змея — черная двухметровая. Люда застыла! Так ее учил папа. Гадюка тоже замерла на некоторое время, как бы раздумывая, что делать. Стояние длилось недолго: змея успокоилась и медленно переползла через лежневку. Люда облегченно вздохнула, она поняла, что внутренне была готова к такой встрече. Ее сознание подсказало правильную линию поведения в этой ситуации: не зря ее папа брал с собой на охоту, в непроходимые чащи леса, где показывал, рассказывал, как бы готовил к случайной встрече с дикой природой лесов Унжлага. Вскоре она услышала, что по разбитой лежневке стучат копыта лошади — это только папа может ехать ей навстречу! Да! Так и есть: из — за поворота показался отец, он ехал на лошади, а рядом с ним на привязи шагала молодая кобыла — Роза. Это любимая лошадка Люды. Она за неделю так соскучилась по Розе, что бросилась обнимать и гладить «подругу», говоря ласковые слова. Вот она села на лошадку, и они поехали. Вдруг отца свернул с лежневки в сторону, Люда — за ним, переехали через речку, остановились у лавочки (их специально ставили на лесных дорогах для отдыха пешеходам через пять — шесть километров, потому что жители деревень преодолевали расстояние до центральной проезжей дороги пешком). Слезли с лошадей, привязали их. Отец сказал: «Иди за мной». Люда не могла понять, куда свернули и зачем идти, но спрашивать не стала: знала, что просто так, без причины, папа не стал бы это делать. Вскоре они остановились. Отец, не говоря ни слова, пошел по направлению к березовой рощице. Люда стала наблюдать. Вот он подошел к невысокой березе, руками, как слепой, потрогал ствол дерева, словно что — то пытался найти, затем негромко сказал: «Здравствуй, Петр! Это я, Иван! Пришел проститься. Скоро уеду из этих мест. Встретимся там, когда — нибудь». Затем пошел дальше, так же остановился у другой березки, потрогал ствол, тихонько что — то сказал. Люда уже не могла услышать это. Так отец подходил и подходил к деревцам, стоял, склонив голову около них, невнятно шептал слова, смысл которых не могла понять дочь. Люда очень устала в дороге: она начала «хныкать» (так сказала о себе много лет спустя) и говорить, что после школы хочет кушать, а не ходить здесь по лесу, что соскучилась по маме. Отец строго посмотрел на дочь и холодно сказал: «Немедленно замолчи!» Он все ходил по березняку и, казалось, не может уйти из лесочка. Наконец, внял «нытью» дочери, направился к ней, но отойдя от рощицы шагов на пять, остановился, повернулся лицом к деревцам, встал на колени и низко склонил голову, как бы поклонился, а затем коснулся лбом земли и невнятно прошептал : «Простите, если что не так». Через много лет Людмила Ивановна Гриднева (Прокопьева) сказала: «Ему бы все объяснить, я бы все поняла, но это не было принято в нашей семье». Вскоре семья Прокопьевых покинула поселок Школьный — бывший восьмой лагерный пункт, казалось, что навсегда. Прошло около сорока лет после того, как опустело это место, но тем, кто там родился и вырос, продолжал сниться этот уголок, он имел притягательную силу, как бы не давал забыть о себе. Добраться до него нелегко: дороги, ведущие туда, давно заросли, а насыпь железнодорожного полотна осыпалась и почти сравнялась с землей. Несмотря на это, Л. Гриднева (Прокопьева) смогла побывать там вместе со старшей сестрой Ниной (Жемчуговой). Сестры с большим трудом добрались до восьмого, конечно не одни, их проводил туда муж Нины. Сестры нашли место, где стоял их дом, двор. Посидели на лужайке, которая чудом не заросла, вспомнили родителей, взяли горсть земли и отправились в обратный путь на Лапшангу — Северный. Сестрам очень хотелось найти то место, ту березовую рощу, где их папа когда — то прощался с теми, кто остался в земле Унжлага навсегда, но это сделать было невозможно: в той стороне теперь стоит сплошной стеной непроходимый лес. А после столь трудного похода в родной край, как сказала Люда, это место перестало ей сниться, как бы восьмая зона «отпустила» ее.
Р. S. Отправив электронной почтой в Петербург, этот текст Прокопьевой (Гридневой) Людмиле Ивановне, я получила ответ: «Вера, все прочитала, плачу редко, а тут дала такую волю слезам, думала, сойду с ума. Все так накатило! Спасибо тебе за то, что написала о судьбе поколения, часть которого навсегда осталась в лесах Унжлага».
Прочитав воспоминания бывшего сидельца Унжлага с 1937 года Т.А. Печенюк, я была поражена тем, что он тоже неоднократно посещал места массовых захоронений времён Великой Отечественной войны. Он написал, что пока ноги его носят, до тех пор будет посещать 94 квартал унжлаговской тайги, где зарыты в безвестных захоронениях его товарищи и знакомые по лагерю. Я верю, что бывший заключённый, а потом и уважаемый житель Лапшанги, не раз бывал на местах массовых захороненений.
Никого не удивлю сказав, что случаи у нас бывают разные, и на всякий пожарный напомню тем участникам, которые идут в пешей группе, что рекомендую иметь с собой 2-3 навигатора на группу + комплект запасных элементов питания. Шмурдяк в пешку тащить ненужно, его смогут доставить на машинах к конечной точке. Это конечно если машины смогут туда пробиться. Взять нужно будет только необходимое. У каждого это "необходимое" своё. На группу будет выдана рация для связи с машинами. Маршруты паралельны вроде бы должны получиться Маршрут пролегает по заросшим просекам, а местами будете топать просто по азимуту. Встретиться несколько речек, так что в женильных ботинках и в кедах на босу ногу лучше не ходить. Ночёвка как обычно, в комфортабельном палаточном лагере в осеннем лесу возле костра.