Бюст действительно был роскошен. Две огромные груди, естественность которых не подлежала сомнению, лежали в глубоком декольте, как два молочных поросенка. Даже женщины невольно косились на это бело-розовое архитектурное излишество, а уж он... Увидев прямо перед собой такое богатство, он невнятно взвыл от восторга и вцепился в грудь обеими руками! Нет, его не били. Его просто пытались оттащить, разжимая руки, а он отбрыкивался как мог. Под общий хохот его все-таки оторвали от родной тетки. - Четыре месяца, а хваткий какой! - одобрительно говорила та, поправляя платье, а рыдающего Костика утешили материнской сиськой....
Охота жить
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
07.05.2011 22:06:58
Охота жить
Поляна на взгорке, на поляне -- избушка. Избушка -- так себе, амбар, рядов в тринадцать-четырнадцать, в одно оконце, без сеней, а то и без крыши. Кто их издревле рубит по тайге?.. Приходят по весне какие-то люди, валят сосняк поровней, ошкуривают... А ближе к осени погожими днями за какую-нибудь неделю в три-четыре топора срубят. Найдется и глина поблизости, и камни -- собьют камелек, и трубу на крышу выведут, и нары сколотят -- живи не хочу! Зайдешь в такую избушку зимой -- жилым духом не пахнет. На стенах, в пазах, куржак, в ладонь толщиной, промозглый запах застоялого дыма. Но вот затрещали в камельке поленья... Потянуло густым волглым запахом оттаивающей глины; со стен каплет. Угарно. Лучше набить полный камелек и выйти пока на улицу, нарубить загодя дровишек... Через полчаса в избушке теплее и не тяжко. Можно скинуть полушубок и наторкать в камелек еще дополна. Стены слегка парят, тихое блаженство, радость. "А-а!.. -- хочется сказать. -- Вот так-то". Теперь уж везде почти сухо, но доски нар еще холодные. Ничего -- скоро. Можно пока кинуть на них полушубок, под голову мешок с харчами, ноги -- к камельку. И дремота охватит -- сил нет. Лень встать и подкинуть еще в камелек. А надо. В камельке целая огненно-рыжая горка углей. Поленья сразу вспыхивают, как береста. Тут же, перед камельком, чурбачок. Можно сесть на него, закурить и -- думать. Одному хорошо думается. Темно. Только из щелей камелька светится; свет этот играет на полу, на стенах, на потолке. И вспоминается бог знает что! Вспомнится вдруг, как первый раз провожал девку. Шел рядом и молчал как дурак... И сам не заметишь, что сидишь и ухмыляешься. Черт ее знает -- хорошо! Совсем тепло. Можно чайку заварить. Кирпичного, зеленого. Он травой пахнет, лето вспоминается. ...Так в сумерки сидел перед камельком старик Никитич, посасывал трубочку. В избушке было жарко. А на улице -- морозно. На душе у Никитича легко. С малых лет таскался он по тайге -- промышлял. Белковал, а случалось, медведя-шатуна укладывал. Для этого в левом кармане полушубка постоянно носил пять-шесть патронов с картечным зарядом. Любил тайгу. Особенно зимой. Тишина такая, что маленько давит. Но одиночество не гнетет, свободно делается; Никитич, прищурившись, оглядывался кругом -- знал: он один безраздельный хозяин этого большого белого царства. ...Сидел Никитич, курил. Прошаркали на улице лыжи, потом -- стихло. В оконце вроде кто-то заглянул. Потом опять скрипуче шаркнули лыжи -- к крыльцу. В дверь стукнули два раза палкой. -- Есть кто-нибудь? Голос молодой, осипший от мороза и долгого молчания -- не умеет человек сам с собой разговаривать. "Не охотник", -- понял Никитич, охотник не станет спрашивать -- зайдет, и все. -- Есть! Тот, за дверью, отстегнул лыжи, приставил их к стене, скрипнул ступенькой крыльца... Дверь приоткрылась, и в белом облаке пара Никитич едва разглядел высокого парня в подпоясанной стеганке, в ватных штанах, в старой солдатской шапке. -- Кто тут? -- Человек, -- Никитич пожег лучину, поднял над головой. Некоторое время молча смотрели друг на друга. -- Один, что ли? -- Один. Парень прошел к камельку, снял рукавицы, взял их под мышку, протянул руки к плите. -- Мороз, черт его... -- Мороз. -- Тут только заметил Никитич, что парень без ружья. Нет, не охотник. Не похож. Ни лицом, ни одежкой. -- Март -- он ишо свое возьмет. -- Какой март? Апрель ведь. -- Это по-новому. А по-старому -- март. У нас говорят: марток -- надевай двое порток. Легко одетый. -- Что ружья нет, старик промолчал. -- Ничего, -- сказал парень. -- Один здесь? -- Один. Ты уж спрашивал. Парень ничего не сказал на это. -- Садись. Чайку щас поставим. -- Отогреюсь малость... -- Выговор у парня нездешний, расейский. Старика разбирало любопытство, но вековой обычай -- не лезть сразу с расспросами -- был сильнее любопытства, Парень отогрел руки, закурил папироску. -- Хорошо у тебя. Тепло. Когда он прикуривал, Никитич лучше разглядел его -- красивое бледное лицо с пушистыми ресницами. С жадностью затянулся, приоткрыл рот -- сверкнули два передних золотых зуба. Оброс. Бородка аккуратная, чуть кучерявится на скулах... Исхудал... Перехватил взгляд старика, приподнял догорающую спичку, внимательно посмотрел на него. Бросил спичку. Взгляд Никитичу запомнился: прямой, смелый... И какой-то "стылый" так -- определил Никитич. И подумал некстати: "Девки таких любят". -- Садись, чего стоять-то? Парень улыбнулся: -- Так не говорят, отец. Говорят -- присаживайся. -- Ну, присаживайся. А пошто не говорят? У нас говорят. -- Присесть можно. Никто не придет еще? -- Теперь кто? Поздно. А придет, места хватит. -- Никитич подвинулся на пеньке, парень присел рядом, опять протянул руки к огню. Руки -- не рабочие. Но парень, видно, здоровый. И улыбка его понравилась Никитичу -- не "охальная", простецкая, сдержанная. Да еще эти зубы золотые... Красивый парень. Сбрей ему сейчас бородку, надень костюмчик -- учитель, Никитич очень любил учителей. -- Иолог какой-нибудь? -- спросил он. -- Кто? -- не понял парень. -- Ну... эти, по тайге-то ищут... -- А-а... Да. -- Как же без ружьишка-то? Рыск. -- Отстал от своих, -- неохотно сказал парень. -- Деревня твоя далеко? -- Верст полтораста. Парень кивнул головой, прикрыл глаза, некоторое время сидел так, наслаждаясь теплом, потом встряхнулся, вздохнул: -- Устал, -- Долго один-то идешь? -- Долго. У тебя выпить нету? -- Найдется. Парень оживился: -- Хорошо! А то аж душа трясется. Замерзнуть к черту можно. Апрель называется... Никитич вышел на улицу, принес мешочек с салом. Засветил фонарь под потолком. -- Вас бы хошь учили маленько, как быть в тайге одному... А то посылают, а вы откуда знаете! Я вон давеча нашел одного -- вытаял весной. Молодой тоже. Тоже с бородкой. В одеяло завернулся -- и все, и окочурился. -- Никитич нарезал сало на краешке нар. -- А меня пусти одного, я всю зиму проживу, не охну. Только бы заряды были. Да спички. -- В избушку-то все равно лезешь. -- Дак а раз она есть, чего же мне на снегу-то валяться? Я не лиходей себе. Парень распоясался, снял фуфайку... Прошелся по избушке. Широкоплечий, статный. Отогрелся, взгляд потеплел -- рад, видно, до смерти, что набрел на тепло, нашел живую душу. Еще закурил одну. Папиросами хорошо пахло. Никитич любил поговорить с городскими людьми. Он презирал их за беспомощность в тайге; случалось, подрабатывал, провожая какую-нибудь поисковую партию, в душе подсмеивался над ними, но любил слушать их разговоры и охотно сам беседовал. Его умиляло, что они разговаривают с ним ласково, снисходительно похохатывают, а сами -- оставь их одних -- пропадут, как сосунки слепые. Еще интересней, когда в партии -- две-три девки. Терпят, не жалуются. И все вроде они такие же, и никак не хотят, чтоб им помогали. Спят все в куче. И ничего -- не безобразничают. Доводись до деревенских -- греха не оберешься. А эти -- ничего. А ведь бывают -- одно загляденье: штаны узкие наденет, кофту какую-нибудь тесную, косынкой от мошки закутается, вся кругленькая -- кукла и кукла, а ребята -- ничего, как так и надо. -- Кого ищете-то? -- Где? -- Ну, ходите-то. Парень усмехнулся себе: -- Долю. -- Доля... Она, брат, как налим, склизкая: вроде ухватил ее, вроде -- вот она, в руках, а не тут-то было. -- Никитич настроился было поговорить, как обычно с городскими -- позаковырестей, когда внимательно слушают и переглядываются меж собой, а какой-нибудь возьмет да еще в тетрадку карандашиком чего-нибудь запишет. А Никитич может рассуждать таким манером хоть всю ночь -- только развесь уши. Свои бы, деревенские, боталом обозвали, а эти слушают. Приятно. И сам иногда подумает о себе: складно выходит, язви тя. Такие турусы разведет, что тебе поп раньше. И лесины-то у него с душой: не тронь ее, не секи топором зазря, а то засохнет, и сам засохнешь -- тоска навалится, и засохнешь, и не догадаешься, отчего тоска такая. Или вот: понаедут из города с ружьями и давай направо-налево: трах-бах! -- кого попало: самку -- самку, самца -- самца, лишь бы убить. За такие дела надо руки выдергивать. Убил ты ее, медведицу, а у ей двое маленьких. Подохнут. То ты одну шкуру добыл, а подожди маленько -- три будет. Бестолковое дело -- душу на зверье тешить. -- Вот те и доля, -- продолжал Никитич, Только парню не хотелось слушать. Подошел к окну, долго всматривался в темень. Сказал, как очнулся; -- Все равно весна скоро. -- Придет, никуда не денется. Садись, Закусим чем бог послал. Натаяли в котелке снегу, разбавили спирт, выпили. Закусили мерзлым салом. Совсем на душе хорошо сделалось, Никитич подкинул в камелек. А парня опять потянуло к окну. Отогрел дыханием кружок на стекле и все смотрел и смотрел в ночь, -- Кого ты щас там увидишь? -- удивился Никитич. Ему хотелось поговорить. -- Воля, -- сказал парень, И вздохнул. Но не грустно вздохнул. И про волю сказал -- крепко, зло и напористо, Откачнулся от окна. -- Дай еще выпить, отец. -- Расстегнул ворот черной сатиновой рубахи, гулко хлопнул себя по груди широкой ладонью, погладил. -- Душа просит. -- Поел бы, а то с голодухи-то развезет. -- Не развезет. Меня не развезет, -- И ласково и крепко приобнял старика за шею. И пропел: А в камере смертной, Сырой и холодной, Седой появился старик... И улыбнулся ласково. Глаза у парня горели ясным, радостным блеском. -- Выпьем, добрый человек. -- Наскучал один-то, -- Никитич тоже улыбнулся. Парень все больше и больше нравился ему. Молодой, сильный, красивый. А мог пропасть, -- Так, парень, пропасть можно. Без ружьишка в тайге -- поганое дело. -- Не пропадем, отец. Еще поживем! И опять сказал это крепко, и на миг глаза его заглянули куда-то далеко-далеко и опять "остыли"... И непонятно было, о чем он подумал, как будто что-то вспомнил, Но вспоминать ему это "что-то" не хотелось. Запрокинул стакан, одним глотком осушил до дна. Крякнул. Крутнул головой. Пожевал сала. Закурил. Встал -- не сиделось. Прошелся широким шагом по избушке, остановился посредине, подбоченился и опять куда-то далеко засмотрелся. -- Охота жить, отец, -- Жить всем охота. Мне, думаешь, неохота? А мне уж скоро... -- Охота жить! -- упрямо, с веселой злостью повторил большой красивый парень, не слушая старика. -- Ты ее не знаешь, жизнь. Она... -- Подумал, стиснул зубы: -- Она -- дорогуша. Милая! Роднуля моя. Захмелевший Никитич хихикнул: -- Ты про жись, как все одно про бабу. -- Бабы -- дешевки. -- Парня накаляло какое-то упрямое, дерзкое, радостное чувство. Он не слушал старика, говорил сам, а тому хотелось его слушать. Властная сила парня стала и его подмывать. -- Бабы, они... конечно. Но без них тоже... -- Возьмем мы ее, дорогушу, -- парень выкинул вперед руки, сжал кулаки, -- возьмем, милую, за горлышко... Помнишь Колю-профессора? Забыла? -- Парень с кем-то разговаривал и очень удивился, что его "забыли". -- Колю-то!.. А Коля помнит тебя. Коля тебя не забыл. -- Он не то радовался, не то собирался кому-то зло мстить. -- А я -- вот он. Прошу, мадам, на пару ласковых, Я не обижу. Но ты мне отдашь все. Все! Возьму!.. -- Правда, што ли, баба так раскипятила? -- спросил удивленный Никитич. Парень тряхнул головой: -- Эту бабу зовут -- воля. Ты тоже не знаешь ее, отец, Ты -- зверь, тебе здесь хорошо. Но ты не знаешь, как горят огни в большом городе. Они манят. Там милые, хорошие люди, у них тепло, мягко, играет музыка. Они вежливые и очень боятся смерти. А я иду по городу, и он весь мой. Почему же они там, а я здесь? Понимаешь? -- Не навечно же ты здесь... -- Не понимаешь. -- Парень говорил серьезно, строго. -- Я должен быть там, потому что я никого не боюсь. Я не боюсь смерти. Значит, жизнь -- моя. Старик качнул головой: -- Не пойму, паря, к чему ты? Парень подошел к нарам, налил в стаканы. Он как будто сразу устал. -- Из тюрьмы бегу, отец, -- сказал без всякого выражения. -- Давай? Никитич машинально звякнул своим стаканом о стакан парня. Парень выпил. Посмотрел на старика... Тот все еще держал стакан в руке. Глядел снизу на парня, -- Что? -- Как же это? -- Пей, -- велел парень. Хотел еще закурить, но пачка оказалась пустой. -- Дай твоего. -- У меня листовуха. -- Черт с ней. Закурили. Парень присел на чурбак, ближе к огню. Долго молчали. -- Поймают вить, -- сказал Никитич. Ему не то что жаль стало парня, а он представил вдруг, как ведут его, крупного, красивого, под ружьем. И жаль стало его молодость, и красоту, и силу. Сцапают -- и все, все псу под хвост: никому от его красоты ни жарко ни холодно. Зачем же она была? -- Зря, -- сказал он трезво. -- Чего? -- Бежишь-то. Теперь не ранешное время -- поймают. Парень промолчал. Задумчиво смотрел на огонь. Склонился. Подкинул в камелек полено. -- Надо бы досидеть... Зря. -- Перестань! -- резко оборвал парень. Он тоже как-то странно отрезвел. -- У меня своя башка на плечах. -- Это знамо дело, -- согласился Никитич. -- Далеко идти-то? -- Помолчи пока. "Мать с отцом есть, наверно, -- подумал Никитич, глядя в затылок парню. -- Придет-обрадует, сукин сын". Минут пять молчали. Старик выколотил золу из трубочки и набил снова. Парень все смотрел на огонь, -- Деревня твоя -- райцентр или нет? -- спросил он, не оборачиваясь. -- Какой райцентр! До району от нас еще девяносто верст. Пропадешь ты. Зимнее дело -- по тайге... -- Дня три поживу у тебя -- наберусь силенок, -- не попросил, просто сказал. -- Живи, мне што. Много, видно, оставалось -- не утерпел? -- Много. -- А за што давали? -- Такие вопросы никому никогда не задавай, отец. Никитич попыхтел угасающей трубочкой, раскурил, затянулся и закашлялся. Сказал, кашляя: -- Мне што!.. Жалко только. Поймают... -- Бог не выдаст -- свинья не съест. Дешево меня не возьмешь, Давай спать. -- Ложись. Я подожду, пока дровишки прогорят, -- трубу закрыть. А то замерзнем к утру. Парень расстелил на нарах фуфайку, поискал глазами, что положить под голову. Увидел на стене ружье Никитича. Подошел, снял, осмотрел, повесил. -- Старенькое. -- Ничо, служит пока. Вон там в углу кошма лежит, ты ее под себя, а куфайку-то под голову сверни. А ноги вот сюда протяни, к камельку. К утру все одно выстынет. Парень расстелил кошму, вытянулся, шумно вздохнул. -- Маленький Ташкент, -- к чему-то сказал он. -- Не боишься меня, отец? -- Тебя-то, -- изумился старик. -- А чего тебя бояться? -- Ну... я ж лагерник. Может, за убийство сидел. -- За убивство тебя бог накажет, не люди. От людей можно побегать, а от его не уйдешь. -- Ты верующий, что ли? Кержак, наверно? -- Кержак!.. Стал бы кержак с тобой водку пить. -- Это верно. А насчет боженек ты мне мозги не... Меня тошнит от них. -- Парень говорил с ленцой, чуть осевшим голосом. -- Если бы я встретил где-нибудь этого вашего Христа, я бы ему с ходу кишки выпустил. -- За што? -- За што?,. За то, что сказки рассказывал, врал. Добрых людей нет! А он -- добренький, терпеть учил. Паскуда! -- Голос парня снова стал обретать недавнюю крепость и злость. Только веселости в голосе уже не было. -- Кто добрый? Я? Ты? -- Я, к примеру, за свою жись никому никакого худа не сделал... -- А зверей бьешь! Разве он учил? -- Сравнил хрен с пальцем. То -- человек, а то -- зверь, -- Живое существо -- сами же трепетесь, сволочи. Лицо парня Никитич не видел, но оно стояло у него в глазах -- бледное, с бородкой; дико и нелепо звучал в теплой тишине избушки свирепый голос безнадежно избитого судьбой человека с таким хорошим, с таким прекрасным лицом. -- Ты чего рассерчал-то на меня? -- Не врите! Не обманывайте людей, святоши. Учили вас терпеть? Терпите! А то не успеет помолиться и тут же штаны спускает -- за бабу хляет, гадина. Я бы сейчас нового Христа выдумал: чтоб он по морде учил бить. Врешь? Получай, сука, погань! -- Не поганься, -- строго сказал Никитич. -- Пустили тебя, как доброго человека, а ты лаяться начал. Обиделся -- посадили! Значит, было за што. Кто тебе виноват?! -- М-м. -- Парень скрипнул зубами. Промолчал. -- Я не поп, и здесь тебе не церква, чтобы злобой своей харкать. Здесь -- тайга: все одинаковые. Помни это. А то и до воли своей не добежишь -- сломишь голову. Знаешь, говорят: молодец -- против овец, а спроть молодца -- сам овца. Найдется и на тебя лихой человек. Обидишь вот так вот -- ни за што ни про што, он тебе покажет, где волю искать. -- Не сердись, отец, -- примирительно сказал парень. -- Ненавижу, когда жить учат, Душа кипит! Суют в нос слякоть всякую, глистов: вот хорошие, вот как жить надо. Ненавижу! -- почти крикнул. -- Не буду так жить. Врут! Мертвечиной пахнет! Чистых, умытых покойничков мы все жалеем, все любим, а ты живых полюби, грязных. Нету на земле святых! Я их не видел. Зачем их выдумывать?! -- парень привстал на локоть; смутно -- пятном -- белело в сумраке, в углу, его лицо, зло и жутковато сверкали глаза. -- Поостынешь маленько, поймешь: не было ба добрых людей, жись ба давно остановилась. Сожрали бы друг друга или перерезались. Это никакой меня не Христос учил, сам так щитаю. А святых -- это верно: нету. Я сам вроде ничо, никто не скажет: плохой или злой там. А молодой был... Недалеко тут кержацкий скит стоял, за согрой, семья жила: старик со старухой да дочь ихная годов двадцати пяти, Они, может, не такие уж старые были, старики-то, а мне казалось тогда -- старые. Они цотом ушли куда-то. Ну, дак вот: была у их дочь. Все божественные, спасу нет: от людей ушли, от греха, дескать, подальше. А я эту дочь-ту заманил раз в березник и... это... ла-ла с ей. Хорошая девка была, здоровая. До ребенка дело дошло. А уж я женатый был... -- А говоришь, худою ничего не делал? -- Вот и выходит, што я не святой. Я не насильничал, правда, лаской донял, а все одно... дитя-то пустил по свету. Спомнишь-жалко. Большой уж теперь, материт, поди. -- Жизнь дал человеку -- не убил. И ее, может, спас. Может, она после этого рванула от них. А так довели бы они ее со своими молитвами: повесилась бы на суку где-нибудь, и все. И мужика бы ни разу не узнала. Хорошее дело сделал, не переживай. -- Хорошее или плохое, а было так. Хорошего-то мало, конешно. -- Там еще осталось? -- Спиртяги? Есть маленько. Пей, я не хочу больше. Парень выпил. Опять крякнул. Не стал закусывать. -- Много пьешь-то? -- Нет, это... просто перемерз. Пить надо не так, отец. Надо красиво пить. Музыка... Хорошие сигареты, шампанское... Женщины. Чтоб тихо, культурно. -- Парень опять размечтался, лег, закинул руки за голову. -- Бардаки презираю. Это не люди -- скот. М-м, как можно красиво жить! Если я за одну ночь семь раз заигрывал с курносой -- так? -- если она меня гладила костлявой рукой и хотела поцеловать в лоб, -- я устаю, Я потом отдыхаю, Я наслаждаюсь и люблю жизнь больше всех прокуроров, вместе взятых. Ты говоришь -- риск? А я говорю -- да. Пусть обмирает душа, пусть она дрожит, как овечий хвост, -- я иду прямо, я не споткнусь и не поверну назад. -- Ты кем работал до этого? -- поинтересовался Никитич, -- Я? Агентом по снабжению. По культурным связям с зарубежными странами. Вообще я был ученый. Я был доцентом на тему: "Что такое колорадский жук и как с ним бороться", -- Парень замолчал, а через минуту сонным голосом сказал: -- Все, отец... Я ушел. -- Спи. Никитич пошуровал короткой клюкой в камельке, набил трубочку и стал думать про парня. Вот тебе и жизнь -- все дадено человеку: красивый, здоровый, башка вроде недурная... А... что? Дальше что? По лесам бегать? Нет, это город их доводит до ручки. Они там свихнулись все. Внуки Никитича -- трое -- тоже живут в большом городе. Двое учатся, один работает, женат. Они не хвастают, как этот, но их тянет в город. Когда они приезжают летом, им скучно. Никитич достает ружья, водит в тайгу и ждет, что они просветлеют, отдохнут душой и проветрят мозги от ученья. Они притворяются, что им хорошо, а Никитичу становится неловко: у него больше ничего нет, чем порадовать внуков. Ему тяжело становится, как будто он обманул их. У них на уме один город. И этот, на нарах, без ума в город рвется. На его месте надо уйти подальше, вырыть землянку и пять лет не показываться, если уж сидеть невмоготу стало. А он снова туда, где на каждом шагу могут за шкирку взять. И ведь знает, что возьмут, а идет... "Что за сила такая в этом городе! Ну ладно, я -- старик, я бывал там три раза всего, я не понимаю... Согласен, Там весело и огней много. Но раз я не понимаю, так я и не хаю. Охота там? На здоровье, а мне здесь хорошо. Но так получается, что они приходят оттуда и нос воротят: скучно, тоска. Да присмотрись хорошенько! Ты же увидеть-то ничего не успел, а уж давай молоть про свой город. А посмотри, как, к примеру, муравей живет. Или -- крот. Да любая животина!.. Возьми приглядись для интереса. А потом думай: много ты про жизнь знаешь или нет? Вы мне -- сказки про город?.. А если я начну рассказывать, сколько я знаю! Но меня не слушают, а на вас глаза пялят -- городской. А мне хрен с тобой, что ты городской, что ты штиблетами по тротуару форсишь. Дофорсился вот: отвалили лет пятнадцать, наверно, за красивую-то жизнь. Магазин, наверно, подломил, не иначе. Шиканул разок -- и загремел. И опять на рога лезет. Сам! Это уж, значит, не может без города. Опять на какой-нибудь магазин нацелился. Шампанское... а откуда оно, шампанское-то, возьмется? Дурачье... Сожрет он вас, город, с костями вместе. И жалко дураков. И ничего сделать нельзя. Не докажешь". Дрова в камельке догорели. Никитич дождался, когда последние искорки умерли в золе, закрыл трубу, погасил фонарь, лег рядом с парнем. Тот глубоко и ровно дышал, неловко подвернув под себя руку. Даже не шевельнулся, когда Никитич поправил его руку. "Намаялся, -подумал Никитич. -Дурило... А кто заставляет? Эх, вы!!" ...За полночь на улице, около избушки, зашумели. Послышались голоса двух или трех мужчин. Парень рывком привстал -- как не спал. Никитич тоже приподнял голову. -- Кто это? -- быстро спросил парень. -- Шут их знает. Парень рванулся с нар -- к двери, послушал, зашарил рукой по стене -- искал ружье. Никитич догадался, -- Ну-ка, не дури! -- прикрикнул негромко. -- Хуже беды наделаешь, -- Кто это? -- опять спросил парень. -- Не знаю, тебе говорят. -- Не пускай, закройся. -- Дурак. Кто в избушке закрывается? Нечем закрываться-то. Ложись и не шевелися. -- Ну, дед!.. Парень не успел досказать. Кто-то поднялся на крыльцо и искал рукой скобу. Парень ужом скользнул на нары, еще успел шепнуть: -- Отец, клянусь богом, чертом, дьяволом: продашь... Умоляю, старик. Век... -- Лежи, -- велел Никитич. Дверь распахнулась. -- Ага! -- весело сказал густой бас. -- Я же говорил: кто-то есть, Тепло, входите! -- Закрывай дверь-то! -- сердито сказал Никитич, слезая с нар. -- Обрадовался тепло! Расшиперься пошире -- совсем жарко будет. -- Все в порядке, -- сказал бас, -- И тепло, и хозяин приветливый. Никитич засветил фонарь. Вошли еще двое. Одного Никитич знал: начальник районной милиции. Его все охотники знали: мучил охотничьими билетами и заставлял платить взносы. -- Емельянов? -- спросил начальник, высокий упитанный мужчина лет под пятьдесят. -- Так? -- Так, товарищ Протокин. -- Ну вот!.. Принимай гостей. Трое стали раздеваться. -- Пострелять? -- не без иронии спросил Никитич. Он не любил этих наезжающих стрелков: только пошумят и уедут. -- Надо размяться маленько. А это кто? -- Начальник увидел парня на нарах. -- Иолог, -- нехотя пояснил Никитич. -- От партии отстал. -- Заблудился, что ли? -- Но. -- У нас что-то неизвестно. Куда ушли, он говорил? -- Кого он наговорит! Едва рот разевал: замерзал. Спиртом напоил его -- щас спит как мертвый. Начальник зажег спичку, поднес близко к лицу парня, У того не дрогнул ни один мускул. Ровно дышал. -- Накачал ты его. -- Спичка начальника погасла. -- Что же у нас-то ничего не известно? -- Может, не успели еще сообщить? -- сказал один из пришедших. -- Да нет, видно, долго бродит уже. Не говорил он, сколько один ходит? -- Нет, -- ответствовал Никитич. -- Отстал, говорит. И все. -- Пусть проспится. Завтра выясним. Ну что, товарищи: спать? -- Спать, -- согласились двое. -- Уместимся? -- Уместимся, -- уверенно сказал начальник. -- Мы прошлый раз тоже впятером были. Чуть не загнулись к утру: протопили, да мало. А мороз стоял -- под пятьдесят. Разделись, улеглись на нарах. Никитич лег опять рядом с парнем, Пришлые поговорили немного о своих районных делах и замолчали. Скоро все спали. ...Никитич проснулся, едва только обозначилось в стене оконце. Парня рядом не было, Никитич осторожно слез с нар, нашарил в кармане спички. Еще ни о чем худом не успел подумать. Чиркнул спичкой... Ни парня нигде, ни фуфайки его, ни ружья Никитича не было. Неприятно сжало под сердцем. "Ушел. И ружье взял". Неслышно оделся, взял одно ружье из трех, составленных в углу, пощупал в кармане патроны с картечью. Тихо открыл дверь и вышел. Только-только занимался рассвет. За ночь потеплело. Туманная хмарь застила слабую краску зари. В пяти шагах еще ничего не было видно. Пахло весной. Никитич надел свои лыжи и пошел по своей лыжне, четко обозначенной в побуревшем снегу. -- Сукин ты сын, варнак окаянный, -- вслух негромко ругался он. -- Уходи, пес с тобой, а ружье-то зачем брать! Што я тут без ружья делать стану, ты подумал своей башкой? Што я, тыщи, што ли, большие получаю, -- напасаться на вас на всех ружьями? Ведь ты же его, поганец, все равно бросишь где-нибудь. Тебе лишь бы из тайги выйти... А я сиди тут сложа ручки без ружья. Ни стыда у людей, ни совести. Помаленьку отбеливало. День обещал быть пасмурным и теплым. Лыжня вела не в сторону деревни. -- Боишься людей-то? Эх, вы... "Красивая жись". А последнее ружьишко у старика взять -- это ничего, можно. Но от меня ты не уйде-ешь, голубчик. Я вас таких семерых замотаю, хоть вы и молодые. Зла большого у старика не было. Обидно было: пригрел человека, а он взял и унес ружье. Ну не подлец после этого! Никитич прошел уже километра три. Стало совсем почти светло; лыжня далеко была видна впереди. -- Рано поднялся. И ведь как тихо сумел! В одном месте парень останавливался закурить: сбочь лыжни ямка -- палки втыкал, На снегу крошки листовухи и обгоревшая спичка. -- И кисет прихватил! -- Никитич зло плюнул. -- Вот поганец так поганец! -- Прибавил шагу. ...Парня Никитич увидел далеко в ложбине, внизу. Шел парень дельным ровным шагом, не торопился, но податливо. За спиной -- ружье. -- Ходить умеет, -- не мог не отметить Никитич. Свернул с лыжни и побежал в обход парню, стараясь, чтоб его скрывала от него вершина длинного отлогого бугра. Он примерно знал, где встретит парня: будет на пути у того неширокая просека. Он пройдет ее, войдет снова в чащу... и, тут его встретит Никитич. -- Щас я на тебя посмотрю, -- не без злорадства приговаривал Никитич, налегая вовсю на палки. Странно, но ему очень хотелось еще раз увидеть прекрасное лицо парня. Что-то было до страсти привлекательное в этом лице. "Может, так и надо, что он рвется к своей красивой жизни. Что ему тут делать, если подумать? Засохнет. Жизнь, язви ее, иди разберись". У просеки Никитич осторожно выглянул из чащи: лыжни на просеке еще не было -- обогнал. Быстро перемахнул просеку, выбрал место, где примерно выйдет парень, присел в кусты, проверил заряд и стал ждать. Невольно, опытным охотничьим глазом осмотрел ружье: новенькая тулка, блестит и резко пахнет ружейным маслом. "На охоту собирались, а не подумали: не надо, чтоб ружье так пахло. На охоте надо и про табачок забыть, и рот чаем прополоскать, чтоб от тебя не разило за версту, и одежду лучше всего другую надеть, которая на улице висела, чтоб жильем не пахло. Охотники-горе луковое". Парень вышел на край просеки, остановился. Глянул по сторонам. Постоял немного и скоро-скоро побежал через просеку. И тут навстречу ему поднялся Никитич. -- Стой! Руки вверьх! -- громко скомандовал он, чтоб совсем ошарашить парня. Тот вскинул голову, и в глазах его отразился ужас. Он дернулся было руками вверх, но узнал Никитича. -- Говоришь: не боюсь никого, -- сказал Никитич, -- а в штаны сразу наклал. Парень скоро оправился от страха, улыбнулся обаятельной своей улыбкой немножко насильственно. -- Ну, отец... ты даешь. Как в кино... твою в душу мать. Так можно разрыв сердца получить. -- Теперь, значит, так, -- деловым тоном распорядился Никитич, -- ружье не сымай, а достань сзади руками, переломи и выкинь из казенника патроны. И из кармана все выбрось. У меня их шешнадцать штук оставалось. Все брось на снег, а сам отойди в сторону. Если задумаешь шутки шутить, стреляю, Сурьезно говорю. -- Дошло, батя. Шутить мне сейчас что-то не хочется. -- Бесстыдник, ворюга. -- Сам же говорил: погано в лесу без ружья. -- А мне тут чо без его делать? -- Ты дома. -- Ну, давай, давай. Дома, Што у меня дома-то -- завод, што ли? Парень выгреб из карманов патроны -- четырнадцать: Никитич считал. Потом заломил руки за спину; прикусив нижнюю губу, внимательно глядел на старика. Тот тоже не сводил с него глаз: ружье со взведенными курками держал в руках, стволами на уровне груди парня. -- Чего мешкаешь? -- Не могу вытащить... -- Ногтями зацепи... Или постучи кулаком по прикладу. Выпал сперва один патрон, потом второй. -- Вот. Теперь отойди вон туда. Парень повиновался. Никитич собрал патроны, поклал в карманы полушубка. -- Кидай мне ружье, а сам не двигайся. Парень снял ружье, бросил старику. -- Теперь садись, где стоишь, покурим. Кисет мне тоже кинь. И кисет спер... -- Курить-то охота мне, -- Ты вот все -- мне да мне. А про меня, черт полосатый, не подумал! А чего мне-то курить? Парень закурил. -- Можно я себе малость отсыплю? -- Отсыпь. Спички-то есть? -- Есть. Парень отсыпал себе листовухи, бросил кисет старику. Тот закурил тоже. Сидели шагах в пяти друг от друга. -- Ушли эти?.. Ночные-то. -- Спят. Они спать здоровы. Не охотничают, а дурочку валяют. Погулять охота, а в районе у себя не шибко разгуляешься -- на виду. Вот они и идут с глаз долой. -- А кто они? -- Начальство... Заряды зря переводют, -- М-да... -- Ты чо же думал: не догоню я тебя? -- Ничего я не думал. А одного-то ты знаешь. Кто это? По фамилии называл... Протокин, что ли. -- В собесе работает. Пенсию старухе хлопотал, видел его там... Парень пытливо посмотрел на старика: -- Это там, где путевки на курорт выписывают? -- Ага. -- Темнишь, старичок. Неужели посадить хочешь? Из-за ружья... -- На кой ты мне хрен нужен -- сажать? -- искренне сказал Никитич. -- Продай ружье? У меня деньги есть. -- Нет, -- твердо сказал Никитич. -- Спросил бы с вечера -- подобру, может, продал бы. А раз ты так по-свински сделал, не продам. -- Не мог же я ждать, когда они проснутся. -- На улицу бы меня ночью вызвал: так и так, мол, отец: мне шибко неохота с этими людьми разговаривать. Продай, мол, ружье -- я уйду. А ты... украл. За воровство у нас руки отрубают. Парень положил локти на колени, склонился головой на руки. Сказал глуховато: -- Спасибо, что не выдал вчера. -- Не дойдешь ты до своей воли все одно. Парень вскинул голову: -- Почему? -- Через всю Сибирь идти -- шутка в деле! -- Мне только до железной дороги, а там поезд. Документы есть. А вот здесь без ружья... здесь худо. Продай, а? -- Нет, даже не упрашивай. -- Я бы теперь новую жизнь начал... Выручил бы ты меня, отец... -- А документы-то где взял? Ухлопал, поди, кого-нибудь? -- Документы тоже люди делают. -- Фальшивые. Думаешь, не поймают с фальшивыми? -- Ты обо мне... прямо как родная мать заботишься. Заладил, как попугай: поймают, поймают. А я тебе говорю: не поймают. -- А шампанскую-то на какие шиши будешь распивать?.. Если честно-то робить пойдешь. -- Сдуру я вчера натрепался, не обращай внимания. Захмелел. -- Эх, вы... -- Старик сплюнул желтую едкую слюну на снег. -- Жить бы да жить вам, молодым... А вас... как этих... как угорелых по свету носит, места себе не можете найти. Голод тебя великий воровать толкнул? С жиру беситесь, окаянные. Петух жареный в зад не клевал... -- Как сказать, отец... -- Кто же тебе виноватый? -- Хватит об этом, -- попросил парень. -- Слушай... -- Он встревоженно посмотрел на старика. -- Они ж сейчас проснутся, а ружья -- нет. И нас с тобой нет... Искать кинутся. -- Они до солнышка не проснутся. -- Откуда ты знаешь? -- Знаю. Они сами вчера с похмелья были. В избушке теплынь: разморит -- до обеда проспят. Им торопиться некуда. -- М-да... -грустно сказал парень, -Дела-делишки. Повалил вдруг снег большими густыми хлопьями -- теплый, тяжелый. -- На руку тебе. -- Никитич посмотрел вверх. -- Что? -- Парень тоже посмотрел вверх. -- Снег-то... Заметет все следы. Парень подставил снегу ладонь, долго держал. Снежинки таяли на ладони. -- Весна скоро... -- вздохнул он. Никитич посмотрел на него, точно хотел напоследок покрепче запомнить такого редкостного здесь человека. Представил, как идет он один, ночью... без ружья. -- Как ночуешь-то? -- У огня покемарю... Какой сон. -- Хоть бы уж летом бегали-то. Все легше, -- Там заявок не принимают -- когда бежать легче. Со жратвой плохо. Пока дойдешь от деревни до деревни, кишки к спине прирастают. Ну ладно. Спасибо за хлеб-соль. -- Парень поднялся. -- Иди, а то проснутся эти твои... Старик медлил. -- Знаешь... есть один выход из положения, -- медленно заговорил он. -- Дам тебе ружье. Ты завтра часам к двум, к трем ночи дойдешь до деревни, где я живу... -- Ну? -- Не понужай. Дойдешь. Постучишь в какую-нибудь крайную избу: мол, ружье нашел... или... нет, как бы придумать?.. Чтоб ты ружье-то оставил. А там от нашей деревни прямая дорога на станцию -- двадцать верст. Там уж не страшно. Машины ездют. К свету будешь на станции. Только там заимка одна попадется, от нее, от заимки-то, ишо одна дорога влево пойдет, ты не ходи по ей -- это в район. Прямо иди. -- Отец... -- Погоди! Как с ружьем-то быть? Скажешь: нашел -- перепужаются, искать пойдут. А совсем ружье отдавать жалко. Мне за него, хоть оно старенькое, три вот таких не надо, -- Никитич показал на новую переломку. Парень благодарно смотрел на старика и еще старался, наверно, чтобы благодарности в глазах было больше. -- Спасибо, отец, -- Чего спасибо? Как я ружье-то получу? Парень встал, подошел к старику, присел рядом. -- Сейчас придумаем... Я его спрячу где-нибудь, а ты возьмешь потом. -- Где спрячешь? -- В стогу каком-нибудь, недалеко от деревни, Никитич задумался. -- Чего ты там разглядишь ночью?.. Вот ишо: постучишь в крайную избу, спросишь, где Мазаев Ефим живет. Тебе покажут. Это кум мой, К Ефиму придешь и скажешь: стретил, мол, Никитича в тайге, он повел иологов в Змеиную согру. Патроны, мол, у него кончились, а чтоб с ружьем зря не таскаться, он упросил меня занести его тебе. И чтоб ждали меня к послезавтрему! А што я повел иологов, пусть он никому не говорит. Заработает, мол, придет -- выпьете вместе, а то старуха все деньги отберет сразу. Запомнил? Щас мне давай на литровку -- а то от Ефима потом не отвяжешься -- и с богом. Патронов даю тебе... шесть штук. И два картечных -- на всякий случай. Не истратишь -- возле деревни закинь в снег подальше, Ефиму не отдавай -- он хитрый, зачует неладное. Все запомнил? -- Запомнил. Век тебя не забуду, отец. -- Ладно... На деревню держись так: солнышко выйдет -- ты его все одно увидишь -- пусть оно сперва будет от тебя слева. Солнышко выше, а ты его все слева держи. А к закату поворачивай, чтоб оно у тебя за спиной очутилось, чуток с правого уха. А там -- прямо. Ну, закурим на дорожку... Закурили. -- Сразу как-то не о чем стало говорить. Посидели немного, поднялись. -- До свиданья, отец, спасибо. -- Давай. И уж пошли было в разные стороны, но Никитич остановился, крикнул парню: -- Слышь!.. А вить ты, парень, чуток не вляпался: Протокин-то этот -- начальник милиции. Хорошо, не разбудил вчерась... А то бы не отвертеться тебе от него -- дошлый, черт. Парень ничего не говорил, смотрел на старика. -- Он бы щас: откуда? куда? Никакие бы документы не помогли. Парень промолчал. -- Ну шагай. -- Никитич подкинул на плече чужое ружье и пошел через просеку назад, к избушке. Он уже почти прошел ее всю, просеку... И услышал: как будто над самым ухом оглушительно треснул сук. И в то же мгновение сзади, в спину и в затылок, как в несколько кулаков, сильно толканули вперед. Он упал лицом в снег. И ничего больше не слышал и не чувствовал. Не слышал, как закидали снегом и сказали: "Так лучше, отец. Надежнее". ...Когда солнышко вышло, парень был уже далеко от просеки. Он не видел солнца, шел, не оглядываясь, спиной к нему. Он смотрел вперед. Тихо шуршал в воздухе сырой снег. Тайга просыпалась. Весенний густой запах леса чуть дурманил и кружил голову. (С) Шукшин В.М.
Революция в заточке цепей. Это PowerSharp (R) от OREGON (R)
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
07.05.2011 20:53:52
Заточка пильной цепи – сложный и трудоемкий процесс. Компания Oregon® серьезно подошла к решению вопроса заточки и разработала уникальную систему, позволяющую точить цепь очень быстро, а главное, точно и без особых усилий.
Инновационная разработка, включающая в себя пильную шину, цепь, а также уникальное устройство для заточки цепи получила название Power Sharp®. Инновационность системы заключается в том, что для заточки цепи не требуется ее демонтаж с шины. Для того чтобы заточить Вашу цепь необходимо выполнить три простых действия:
1. Установить заточной набор на пильную шину системы Power Sharp®, 2. Включить пилу на полную скорость, 3. Прочно упереть прибор, установленный на конец шины в какую-либо стену, бревно или пень.
И вот, буквально через 3-5 секунд Ваша цепь аккуратно и равномерно заточена. Система Power Sharp® -- революция в заточке цепей.
Как я понял, это - специальная цепь и заточная насадка. И всегда острая цепь!
Хотите поставить квартиру/дом под охрану?
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
05.05.2011 09:40:40
Если хотя бы раз в месяц приезжаете - можно поставить автомобильный утепленный АКБ, где нибудь в подвале. И подзаряжать систематически.
Копирайт, или найди десять отличий :)
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
04.05.2011 11:53:31
Значит дело удалось, коли воруют )
А что бы нам такое не проводить?
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
29.04.2011 21:10:36
Не все так плохо . Уедут и вернутся, если - не очень далеко, без фанатизма и под руководством!
Делать стоит такие рейды, все же - все мы были начинающими
А что бы нам такое не проводить?
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
28.04.2011 23:51:20
так вроде Рейд Выходного Дня и устраивается периодически...
Что же за жизнь, сука такая?
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
28.04.2011 22:01:51
Поэтому - жизнь одна, нужно жить так ,что бы не было стыдно за упущенное время...
Соболезную
На испытания☺
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
28.04.2011 12:46:48
Взял сегодня для хоз.-быт. нужд бензопилу Хускварна 450 в компании "Свой дом". Буду бороться с деревьями, сравню с китайской бензопилой, что верой и правдой служила мне 2 года
Опилки, Нужны опилки для нужд автосервиса
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
13.04.2011 15:51:08
У меня есть куча кустарника и деревьев ... заказать бы в аренду дробилку на базе трактора ... вот где опилок будет немерено
а если серьезно - обзвонить деревообрабатывающие производства, лесопилки - думаю ,там даром отдадут
"ПРИПОЛЯРНЫЙ УРАЛ" экстремальная экспедиция на снегоходе, Прохождение маршрута, новости от экспедиционеров.
Аукционист вдохнул и оттарабанил: - Лот номер три! Музыкальный инструмент Василия Теркина. Па-а-прашу показать. Помошник водрузил инструмент на помост и в зале началась буря. - Это же баян, сцуко!!! 90 лет уже баяну!!! Убей себя!! Йаду выпей!! С разбегу ап стенку ударься! - орала публика. - Жывотные! Это - Гармошка! - напрасно кричал аукционист, пытаясь успокоить зал.
Губная гармошка
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
06.04.2011 12:15:02
А это точно не боян ? ))
Весенняя прогулка, Когда снег немного сойдёт...
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
03.04.2011 21:31:59
Поддерживаю экскурсию на завод Сравним наши джипы с БТР-ами !
"ПРИПОЛЯРНЫЙ УРАЛ" экстремальная экспедиция на снегоходе, Прохождение маршрута, новости от экспедиционеров.
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
01.04.2011 09:10:17
Суровые русские-экстремалы, тащить снегоход туда, где нет снега
ПРИПОЛЯРНЫЙ УРАЛ =ОЛЕННЫЕ ЛЮДИ= экспедиция на снегоходе, 30 марта - 8 апреля 2011
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
28.03.2011 10:42:06
Думаю, лучше оббить кожей крепление канистр, как бы не перетерлись ....
Рыболовные соревнования с "Нижфарм" на Горьковском вдхр., 26 марта
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
28.03.2011 10:41:19
Поздравляю!
Логично, если все соревнования делать то, что на последней фото ... точно без рыбы будешь
ПРИПОЛЯРНЫЙ УРАЛ =ОЛЕННЫЕ ЛЮДИ= экспедиция на снегоходе, 30 марта - 8 апреля 2011
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
25.03.2011 09:05:37
Осталось только к саням приделать собственный двигатель и модернизация будет закончена!
Пора, пора ... зовет природа☺
Пользователь
Сообщений: Регистрация: 27.02.2009
24.03.2011 10:02:28
Я в смысле - позвоню, узнаю, есть ли там лед )) А понырять - чуть позже
)
