Ленин и хлеб.
Владимир Ильич Ленин, когда ещё был маленьким и Ульяновым, когда ему ещё не позволяли печатать газеты, устраивать перевороты и убивать людей, любил лепить. Однако пластилин ему не покупали, а за глиной на берег Волги Володя ходить боялся. Дело в том, что он думал, что ходить следует перпендикулярно поверхности земли и на покатом берегу падал в воду (отчасти потому, что был необыкновенно большеголов), да так неудачно падал, что вылавливали его только возле Самары, а то и в Сызрани. Из чего же было лепить? Да из хлеба!
Надо сказать, что в семье Ульяновых хлеб любили, ценя его особенную способность хорошо набивать живот.
- Сашенька, милый, сходи за хлебушком, будь другом!
- Хорошо маменька!
- Да купи как мы любим!
Но приходит Сашенька, а хлеба с собою не приносит. Вид у него усталый, голова в крошках, глаза вращаются сыто.
- Где же хлеб, Сашенька? Папа уже спрашивал!
- Маменька, купил я как ты мне наказывала, даже уже домой понёс, но тут запнулся о жандарма, упал, мешок с хлебом выронил и плакал весьма.
- Так где же хлеб?
- Жандарм сожрал.
- Ах он латрыжник! Ах он сатрапская подстилка! Пошлём же Анечку!
Пойдёт Анечка, даже бегом поскачет, но возвращается скучная и без хлеба.
- Что случилось, Анечка? Отчего ты пуста пришла?
- Матушка Мария Александровна, виновата! Остановилась возле дома городского головы стёкла повышибать, а тут напали на меня собаки и весь хлеб отняли!
- Собаки-полицейские?
- Нет, маменька, собаки обычные. У них грязная неопрятная шерсть...
- Как у Александра III на бороде?
- Да. И в ротиках зубы страшные. Похватали булки и умчались.
- Ай-ай, пошлём тогда Володеньку, он смышлёненький, у него голова огромная.
К тому времени Володя уже понял, что ходить нужно параллельно силе тяготения и почти не падал, поэтому отправился с радостью и с деньгами. Отправился, но вот час его нет, два нет, а на третий час приходит, но хлеба тоже не приносит.
- Володенька, где же хлеб? Папенька умирает, хлеба просит.
Володя хитрым глазом смотрит, улыбается.
- Смотри-ка, маменька!
И подкатывает к крыльцу модель виселицы в натуральную величину, всю из хлеба вылепленную.
- Что это, сынушка?
- Это, мамушка, виселица. Когда я вырасту, то стану вешать городовых на таких виселицах.
- Но как же... - недоумевает Мария Александровна.
- А вот так! - хохочет маленький Володя, достаёт из кустов хлебного городового, хлебную верёвку и кусок хлебного мыла.
Сбегается вся семья и смотрит как Володя вешает хлебного городового. Смешно, радостно, праздник!
Когда городовой перестаёт дёргаться, то его вынимают из петли и поедают с чаем, потом и верёвку поедают, и мыло, и виселицу кушают, кто ещё может. Вот так Володенька! Вот как весело всех накормил!
Со временем Владимир Ильич особенно пристрастился к лепке. Он начал лепить бумагу из пшеничного хлеба и писать на ней обличительные тексты ржаным. Новаторство имело успех, и Владимир Ильич вылепил из мякиша целую типографию, которую пришлось прятать в подвале булочного магазина, чтобы запах свежего хлеба перебивал запах свежего тиража революционной газеты "Искра". Газета эта пользовалась поразительным успехом среди угнетённых самодержавием рабочих, многие брали два, а то и три экземпляра для членов семьи или на верхосытку. Революционный дух рос.
Как-то раз царские шпики выследили Владимира Ильича возле хлебной лавки "Сдоба до гроба", где он закупал московские батоны, из которых удобно было лепить винтовки для революционного восстания, и заточили его в тюрьму, в одиночную камеру с зарешеченным окошком, в которое даже лоток хлеба не проходил. Походил Ильич по камере, подумал, а потом попросил у тюремщика хлеба и молока, якобы для того чтобы чернильницу вылепить и молоком тайные слова писать. Тюремщик был простофиля, принёс хлеба и молока, а сам даже докладную не написал, а стал в глазок подглядывать. И вот видит он, что выпил Ильич молоко и вылепил себе бабу, только не белую, а что-то вроде негра, потому что из ржаного хлеба. Вылепил бабу, гармонь, цыган с гитарой, стол с водкой и закусками, а посреди стола вылепил каравай, да такой большой, свежий и аппетитный, что тюремщик не выдержал, ворвался в камеру и давай пировать. А Ленин вышел из камеры и отправился домой.
Тот тюремщик, сказывают, два дня пировал, потом два дня цыган слушал и плакал от них, а потом всех выгнал и заперся в камере с бабой-негром и сошёл с нею с ума от счастья.
Пришла Ленину пора остепениться и решил он вылепить себе подругу жизни. Взял он белого пшеничного и вылепил себе Надежду Константиновну - верную подругу в революционной работе. Вылепить-то вылепил, а про глаза забыл. Но тут на радость подвернулись две булочки с изюмом, которые Ильич и прилепил как есть. Всем хороша оказалась Надежда Ильинична: молчала, стояла, лежала и есть не просила. А что ещё нужно вождю мирового пролетариата? Правильно, чтобы все слушались, сами не ели, а их самих в любой момент съесть можно было.
Однажды настало такое время, что почувствовал Ленин в руках мастерство великое и тогда решил превратить свою страну в сказочный булочный рай. Налепил он революционных матросов, броневиков, пулемётов, красных знамён и членов РСДРП(б), и повёл их на штурм Зимнего дворца. Юнкера, охранявшие дворец, ели нападающих одного за другим, но были сметены могучей силой воспрявшего пролетарского духа.
Потом-то Ленин, конечно, умер, это с любым произойти может, но его традиции остались живы, и следующие правители России всё так же продолжали лепить из хлеба особенную ото всего мира действительность. Правда с едой стало не очень хорошо. Голодно.
Сквайр Трелони набрал экипаж в Бристоле 
